Подождали мы их с полчаса и поехали дальше сами. Ну всё я там выяснил, насчёт новобранца: бежал в тыл, кричал «Мама», сеял панику итд. Поехали обратно.
Приезжаем на КП. «Что случилось с трибуналом? », - спрашиваю. – «Ничего не случилось», - мне говорят. «Они сейчас в столовой чай пьют».
Вызываю командира комендантского взвода, приказываю немедленно доставить трибунал ко мне. Через пять минут приводят ко мне эту троицу. Один ещё печенье дожёвывает. Спрашиваю: «Куда вы делись? Почему не ехали за мной, как я приказал? » - «Так ведь обстрел начался, товарищ Генерал-Полковник, поэтому мы назад и повернули. »
Говорю им: «Обстрел начался, значит, бой начался. А вы меня бросили в этом бою, струсили. Кто из вас законы военного времени знает? Что полагается за оставление командира в бою и бегство с поля боя? »
Побелели. Молчат. Приказываю командиру комендантского взвода: «Отберите у этих дезертиров оружие! Под усиленную охрану, а завтра в 09: 00 расстреляйте всех этих троих перед строем! » Тот: «Есть! Сдать оружие! На выход! »
В 3 часа ночи звонит Хрущёв (член Военного Совета нашего фронта). «Иван Михайлович, ты что вправду собираешься завтра трибунал расстреливать? Не делай этого. Они там уже Сталину собрались докладывать. Я тебе прямо завтра других пришлю взамен этого трибунала».
«Ну уж нет, - я Хрущёву говорю. – Мне теперь никаких других не нужно! Только этих же хочу. » Тот засмеялся, говорит: «Ладно, держи их у себя, раз хочешь».
И вот аж до самого конца войны мне ни одного смертного приговора больше на подпись не приносили.?
«Приносит мне председатель трибунала бумагу: «Подпишите, Иван Михайлович! Завтра в 09: 00 хотим новобранца у Вас тут перед строем расстрелять». – За что, спрашиваю, расстрелять? – «Бежал с поля боя. Всем другим трусам в назидание».
А я эти расстрелы, скажу тебе, терпеть не мог. Я же понимаю, что этот молокосос вчера за материну юбку держался, дальше соседней деревни никогда не путешествовал. А тут его вдруг схватили, привезли на фронт, не обучив как следует, и сразу под огонь.
Я ведь тоже (даже в книжке своей об этом пишу) с поля боя по молодости бегал. И не раз, пока дядя (я под его началом был) своими руками пристрелить не пообещал – и я был уверен, что пристрелит. Это же стра-а–ашно! Взрывы, огонь, вокруг тебя людей убивают, они кричат: с разорванными животами, с оторванными ногами-руками... Вроде и мысли в голове о бегстве не было, а ноги тебя сами несут, и всё дальше и дальше. Ох, как же трудно со своим страхом справиться! Огромная воля нужна, самообладание, а они с опытом только приходят. С ними люди не родятся.
И вот этого мальчишку завтра в 09: 00 возде моего КП убьют перед строем...
Спрашиваю председателя трибунала: «А вы разобрались во всех деталях его воинского преступления? » Тот мне: «А чего тут разбираться? Бежал – значит, расстрел, о чём тут ещё можно разговаривать? Всё ясно. »
Говорю: «А вот мне не ясно из твоей бумаги: куда он бежал? Направо бежал, налево бежал? А, может быть, он на врага бежал и хотел других за собой увлечь! А ну, сажай свой трибунал в машину и следуй за мной – поедем в эту часть разбираться».
А чтобы в эту часть проехать, нужно было обязательно пересечь лощину, которая немцем простреливалась. Ну мы уже приспособились и знали, что если скорость резко менять, то немецкий артиллерист не сможет правильно снаряд положить: один обычно разрывается позади тебя, другой впереди, а третий он не успевает – ты уже проскочил.
Ну вот выскочили мы из-за бугра и вперёд. Бах-бах, - пронесло и на этот раз. Остановились в перелеске, ждём – а трибунала-то нашего нет, не едут и не едут. Спрашиваю шофёра: «Ты точно видел, что немец мимо попал? » - «Точно, - говорит – оба разрыва даже не на дороге были! »
Чистяко?в Иван Михайлович (1900-79), советский военачальник, генерал-полковник (1944), Герой Советского Союза (1944). В Великую Отечественную войну командир стрелковой бригады, дивизии и корпуса, командующий армией.
